Месяц до Армагеддона. Рассказы - Берта Рокавилли

– Она такое варенье варит – пальчики оближешь?

– Как-то это неудобно, с чего бы это ей для нас варенье варить, выходные тратить?

– Тратить! Эх, Марина, в этом ты вся! Да для нее это удовольствие! И к тому же мы с ней родственники.

Глупый родственник хуже умного врага. Вот именно из-за таких Танек-наседок мужики и думают, что домашнее хозяйство для жены – это одно сплошное удовольствие! Когда преступник сидит в тюрьме, у него есть свет в конце тоннеля: вот выйду и буду жить, как мне хочется. У домохозяйки света в конце тоннеля нет. Пока она младших детей на ноги поставит, ей старшие внуков подкинут, и домашние дела не кончатся никогда. Как всякий совершенный мужчина Игнат совершенно не понимал мотивацию женщины, а уж предположить, что у бабы могут быть какие-то другие интересы помимо дома, и подавно. Короче, Марина не допустила подругу на свою кухню, а, проклиная все на свете, к следующему году сама научилась варить «охренительное» варенье и не только. Однако чтобы снять такой стресс, ей необходима была моральная компенсация. Уже три года она ездила в гости к дочери – стыдно сказать! – чтобы поиграть с котом. Это была для нее наилучшая форма разрядки. И она предложила Игнату взять котенка. Марина прикармливала нескольких возле дачи, и один ей очень приглянулся.

– Давай вот этого рыжего к себе возьмем. Он уже на Ваську откликается.

– Ты что?! У меня же аллергия! Я от их шерсти задыхаюсь, слизистая отекает.

Такой подлянки Марина не ожидала. Ну ладно, огород. Ну ладно, куличи и яйца на Пасху. Варенье, супчики и кашки. Но не иметь возможности завести кота?! Никогда?!

– А ты Люсю попроси, – продолжал Игнат, не видя выражения ее лица, – она тебе внучков народит, будут они к нам на все лето приезжать, а мы будем с ними играть…

Марина уже не слушала, уходя в глубь сада к своим цветникам. Там она отдышалась и привела пульс в норму. Внуков он захотел, кретин! Да одних воспоминаний о детском крике Марине было более чем достаточно. Когда она слышала, как плачет котенок, она тут же оглядывалась, шла на зов и по возможности кормила, помогала, успокаивала. Но когда верещали соседские дети, злоехидные твари, она делала громче радио.

Вообще, свой курс антропологов она учила тому, что в любви к детям разум не участвует – это инстинкт: «Размножение – функция, такая же, как есть, пить и испражняться. Мы же не говорим, что в этом смысл нашей жизни. Потому что смысл там, где отличие человека от животного. Подлинная форма человеческой жизни – сознание. Интеллектуальная жизнь – главная. Без нее человек чахнет, если конечно он не смирился с жизнью скотской, когда создание себе подобных – единственная радость. Семейная жизнь – скотская, нравится вам это или нет. Удовлетворив основные потребности, человек снова недоволен, даже если не понимает, чем именно. Должно быть что-то помимо, чтобы реализоваться как человек, как творец. Если вы пьете, едите, народили детей и тщательно их воспитываете, то вы реализовались только как животное, т.е. послужили на благо своему биологическому виду. Но если бы это было целью эволюции, то она остановилась бы, скажем, на крысах – они тоже отлично размножаются и умеют выживать и приспосабливаться. Выдры – такие педагоги, что вам и не снилось. Если природа дала нам интеллект, то надо им пользоваться, а не то атрофируется!» Здесь студенты обычно ржали. Вспоминая все это, Марина нарвала цветов и уехала в Москву. Обиделась. Неделю они с Игнатом не разговаривали, а потом все снова вошло в свою колею – супчики, кашки, варенье, новости по телевизору.

В дачный сезон Игнат был непрерывно занят своим огородом, а вот зимой вел образ жизни, несовместимый с Мариниными понятиями. И она стала придумывать ему хобби. Бесконечные ее стеллажи с книгами внушали ему уважение и ужас одновременно, и потому он к ним не подходил. И тогда Марина стряхнула пыль с шахматной доски. Ничего не вышло – на пятнадцатой минуте матча Игнат неизменно засыпал. Марина не сдавалась и подарила мужу на Новый год гитару. До середины марта он разучивал три аккорда, а, учуяв весну, стал выращивать рассаду на подоконниках и о гитаре забыл. Ладно, на своем огороде он – творец. Марина махнула рукой.

Были у Марины библиотечные дни – не каждый день она лекции читала, иногда и дома оставалась книжицу полистать. В один из таких дней, вынося мусор, она встретила на лестнице красавца писаного – сам весь золотистого цвета, и глаза золотые. Погладила, за ушком почесала, а он и растаял, замурлыкал. Оторваться от ласкового зверя было невозможно: то ли ему дома мало внимания уделяли, то ли увидел в соседке родственную душу, только урчал он, как мотороллер, притормозивший на светофоре: вот-вот сорвется с места и взлетит. Котяра даже перевернулся на спину, давая почесать роскошное белое брюшко. Марине было жаль валять чистого кота по грязной лестнице, она пригласила его в квартиру, и они около часа наслаждались роскошью общения, пока на площадке не послышалось хозяйкино «кыс-кыс Маркиз». Оказалось, этот аристократ из квартиры напротив. Марина выпустила его, с тоской посмотрев вслед, пропылесосила квартиру, чтобы Игнат не задыхался, и пошла готовить ужин. Чувствуя душевный подъем, решила приготовить любимому мужу плов, но в доме не оказалось риса. «Не вихлять же из-за этого в магазин. Да и не успею уже. Ладно, вермишелькой обойдется!»

Теперь все ее библиотечные дни неизменно проходили со златоглазым соседом. Если на площадке хлопала дверь лифта, Марина вздрагивала – пресная «скотская» жизнь была сильно скрашена привкусом адюльтера. Когда Игнат спрашивал, чем она занималась весь день, неверная жена неизменно отвечала:

– Весь день по хозяйству, аки пчела, в трудах и заботах, вон блинков напекла, котлеток нажарила, – хотя и то и другое купила в отделе кулинарии «Ашана». Конечно, так не могло продолжаться вечно, и однажды она не успела пропылесосить ковры после своего волосатого любовника, и ночью Игнату стало плохо. Антиаллергенных лекарств в доме было завались, проблему решили, но сам факт неприятен. Несколько дней Марина мучилась угрызениями совести и Маркиза к себе не пускала, но он сидел на пороге и скучал – видимо, его хозяева не умели играть с ним так, как это делал доцент-антрополог. Сердце ее не выдержало – открыла дверь и предалась страсти. К вечеру у нее были настолько исцарапанные руки, что пришлось что-то врать мужу – к дочери ездила, с ее котом играла.

Конец ознакомительного фрагмента.